Хочешь — не хочешь, а я проснулся окончательно. Уставшие насекомые, терзавшие меня всю ночь напролет, под утро угомонились, и мне все-таки удалось смежить веки на несколько часов, несмотря на искусанное ноющее тело. Конечно, трусы у меня были новые… Зато все остальное — старое! И вытравить оттуда насекомых мне было нечем. Для себя я уже давно решил, что если мне удастся вернуться в Темир-Хан-Шуру, то все свои шмотки я просто сожгу. Не буду ни кипятить, ни чистить, ни дизенфицировать. Сожгу и все.

    На следующее утро, с постоянными частыми и продолжительными остановками, мы, до самого вечера, куда-то продвигались. Я пребывал в состоянии приятного ничегонеделания. Армян рулил, трогался, останавливался, кричал на других водителей, а я только рассматривал окрестности, и наблюдал за бурными телодвижениями своего водителя.

    Ну, все, слава Богу! Наконец-то вся наша техника, объехав где-то там далеко восстановленную дорогу, пошла на воссоединение с нами. Последние два дня прошли довольно скучно. Еще несколько раз мы обстреливали из минометов местность, так что запас трофейных, (как и доставленных нами самими), мин весьма уменьшился. Часть из них оказалась вообще неисправна, так что несколько раз пришлось разбирать минометы и ловить мины из ствола на руки.

    Проснулся я резко, сразу сел, и осмотрелся. Кое-кто из бойцов еще спал, а кое-кого уже и не было. Не было Солохи, не было Кабана, Боева и Восканяна.
    Наконец-то я разглядел и наших соседей. У дороги стояла БМП, у костра суетились человек пять рядовых, два офицера спали на земле, закутавшись в ковер.

    Ей-Богу! Когда мы вышли к прямой дороге на Агишбатой, как будто бы попали в другой мир.
    Уже не надо было никуда бежать и карабкаться. Тут же оказалась наша разведка во главе с Сабонисом, и что самое поразительное — они катались на «козле»!
    — Где вы его взяли? — спросил я с изумлением у командира разведроты.

    Не успели мы толком поесть — (хотя есть-то особо было и нечего) — как пехота поднялась на ноги и начала строиться.
    — Заканчивайте! — громко сказал я своим. — Сейчас, видно, тронемся.
    На всякий случай я связался по «Арбалету» с Санжаповым. Связь была; комбат подтвердил, что сейчас выступаем. Я сказал — «Вас понял!» — и отключился.

    Прошло еще несколько дней, и полусонное существование возле Центороя для меня закончилось. Наш батальон вывели из Белготоя и поставили ему новую задачу — дойти до Агишбатоя. Задача как задача. Не первый раз. Только одна маленькая тонкость — это нужно было сделать пешком.

   Возвращение к Центорою оказалось еще печальнее, чем я думал. Нам даже не разрешили встать на свое старое место, а приказали окапываться чуть ли не посредине плато. Здесь, под тонким слоем земли, начиналась могучая глина. Благодаря этой глине, дождевая вода не могла впитаться в почву, а стояла в воронках этакими маленькими прудиками. За неимением лучшего, мы собирали воду прямо оттуда, а потом кипятили ее. Делать было абсолютно нечего. Бойцы целыми днями слонялись туда — сюда, и доедали орехи, которыми, к счастью, успели неплохо затариться в Белготое.

    Имберг выволок из дома с десяток пустых банок, расставил их у сарая на скамью, отошел к забору, и принялся стрелять одиночными. Стрелял он плохо: истратил три патрона, а ни разу не попал. Я просто смотрел на его сосредоточенное лицо и гадал, когда же ему это надоест.

    Прапорщик нашел чемодан денег. Старых, советских денег. Зачем он припер это добро в расположение батареи, он и сам не мог объяснить. Просто тупо рассматривал разноцветные бумажки с водяными знаками и молчал.
    Раньше машину можно было купить, — пробормотал Чорновил, и дернул острым кадыком.
    — Вы что, товарищ прапорщик, бонистикой увлекаетесь? — осторожно спросил я его.

    На следующий день небо заволокло тучами, заморосил мелкий холодный дождик, а под ногами зачавкала мерзкая грязь. Я не выходил из кабины, слушал музыку «Наутилуса», и мечтал попасть куда-нибудь в цивилизацию, где можно принять ванну, выпить чашечку кофе, встретиться с девушкой, (не обязательно же с женой?), а еще лучше — с двумя, и можно еще многое — многое другое… Но не здесь.

    Ночное дежурство досталось мне вместе с расчетами Джимми Хендрикса, Ослина и Ситникова. Мы сидели на стульях около костра, подбрасывали в жадное пламя новые порции топлива, в котором — о счастье! — теперь не было никакого недостатка, и спорили.

    Чуть погодя, личный состав неудержимо, как песок сквозь пальцы, рванулся на изучение окрестностей. Их было не остановить, да и с какой стати мне было их останавливать, если меня самого раздирало неугомонное любопытство — внутри чеченского поселка, по-настоящему, «без дураков», мы были впервые. А то все так — вокруг да около. А здесь такой случай…

    Если бы подполковник Дьяков знал, если бы он чувствовал, что наша минометная батарея, снявшись с господствующих высот над Центороем, приближается неспешно к Белготою, он обязательно что-нибудь предпринял. Вскочил бы, в крайнем случае, на свой МТЛБ, погнал бы нам навстречу, перегородил дорогу и заорал так, что «шишиги» от испуга присели бы на задние колеса, да и разбежались в ужасе кто куда. А Найданов снова получил бы по рогам. Да и мне бы тоже досталось — для профилактики.

    Как оказалось, прямо за нашей спиной было большое местное кладбище. Утром, после завтрака, я отправился посмотреть на него. Вообще, люблю походить по погостам, посмотреть на портреты, оценить даты. Вдруг попадется что-нибудь необычное? Так, когда я еще учился в школе, на нашем старом местном кладбище, в самом заброшенном углу, я наткнулся на могилу 1884 года. На памятнике, наполовину ушедшем в землю, было написано, и кто здесь лежит, и кто были родители, и что, и как, и почему. М-да…