Итак,
киприоты проглотили горькую пилюлю, испытав национальное унижение.
Теперь будущее им видится в мрачных красках. Киприоты недовольны: их
маленький народ был вынужден подчиниться воле большой и немилосердной
державы – Германии.
Кипрские газеты уже изображают канцлера
Германии Ангелу Меркель в виде эдакого варвара, а министра финансов
Вольфганга Шойбле вообще называют "фашистом”, тем самым потакая
антинемецким настроениям, которые возобладали сейчас в Греции и Италии.
Но
германофобия несправедлива, поскольку в значительной степени за
оказание помощи в рамках еврозоны вновь будут платить немецкие
налогоплательщики. И поэтому все обвинения Германии в неонацизме в то
самое время, когда Германия раздает кредиты на сотни миллиардов евро
своим соседям, – это уж совсем перебор.
Тем не менее, сейчас
европейская внутриполитическая дискуссия вертится вокруг темы усиления
немецкой мощи и нарастающего недовольства этой самой мощью. В этом-то и
состоит исторический парадокс, ведь основная цель всего европейского
проекта, начиная с 1950-х годов, состояла в том, чтобы утвердить
следующую идею: несмотря на всю свою мощь, Германия вполне способна
комфортно сосуществовать со своими соседями. Во многих европейских
столицах – и в Берлине, и в Париже, и в Брюсселе – постоянно говорят о
необходимости "европейский Германии”, а не "германской Европы”.
Однако
после кризиса на Кипре все отчетливее стали проступать контуры именно
"Европы германской”, потому как Европа в период кризиса приводится в
движение, прежде всего, идеями и предпочтениями берлинских политиков и
чиновников.
Не спорю, в переговорах по кипрской проблеме
инициатива принадлежит Европейской комиссии, МВФ и Европейскому
центральному банку. И все же, всем было ясно: без участия и без санкции
правительства Германии ничего решить нельзя. К тому же, ключевым
представителем ЕЦБ на протяжении всего кризиса был немец Йорг Асмуссен, а
не президент Италии Марио Драги, из-за чего именно немецкий акцент все
сильнее и отчетливее слышится во время кризиса.
Руководство
Германии должно задаться вопросом, как же это случилось? Каким образом
европейский проект, который должен был положить конец любому намеку на
конфликт между Германией и ее соседями, наоборот, привел к возрождению
антинемецких настроений? И сколько еще это противостояние продлится?
Отчасти
ответ такой: поскольку риски в настоящий момент стали слишком высоки,
Германия больше не стесняется отстаивать свои национальные интересы, а
так как выживание единой европейской валюты стоит сейчас под вопросом,
то именно немецким налогоплательщикам придется больше всех раскошелиться
на различные фонды помощи.
К тому же, немцы вполне способны
предложить четкое и ясное объяснение кризисных явлений; по их мнению,
причиной кризиса явилось финансовое расточительство и использование
дефектных моделей хозяйствования, преодолеть же кризис можно с помощью
мер жесткой экономии, которые следует проводить в сочетании со
структурными реформами. Многочисленные противники мер жесткой экономии
утверждают, что данный рецепт опасен, но при этом они пока что не смогли
предложить какую-либо альтернативную модель, которая бы смогла
завоевать умы интеллектуалов.
Так что здесь надо говорить,
скорее, не о германской мощи, а об остальных европейских державах,
которые до недавнего времени уравновешивали мощь Германии. А здесь
картина получается такая: правительства Испании и Италии, столкнувшись с
финансовыми проблемами, ослабли. Великобритания не является членом
еврозоны, и потому брать ее в расчет мы не будем.
Есть еще одна
примечательная особенность кризиса: мы почти не слышим мощного голоса
Франции. Как мы знаем, Жан Монне, Жак Делор и другие французы всегда
гордились тем, что Франция всегда сохраняла за собой интеллектуальное
лидерство в европейском проекте.
Для французских интеллектуалов
решающее значение приобрела идея о том, что Европа должна приводиться в
движение с помощью франко-германского партнерства. Данный принцип нашел
свое воплощение в решительных действиях, предпринятых бывшим президентом
Николя Саркози с целью формирования тесных партнерских отношений с
госпожой Меркель. Правда, сама мысль о том, что Европа двигалась вперед
под управлением "Меркози”, всегда отчасти была иллюзорной, но, по
крайней мере, она подчеркивала стремление Франции быть в самой гуще
событий.
Однако при Франсуа Олланде исчезли даже малейшие намеки
на то, что Франция выступает на равных с Германией. Даже финны и те
приняли больше участия в решении кипрского кризиса, нежели французы.
Отчасти президент Олланд показал, что не одобряет призывы Германии к
введению мер жесткой экономии, правда приемлемой альтернативы не
предложил. Олланд не стал формировать союз стран Южной Европы в
противовес немцам. К тому же, Олланду не удалось установить нормальных
рабочих отношений с госпожой Меркель. Кроме того, французские чиновники
перестали играть ту важную роль в европейских делах, которую играли
раньше. После того, как Жан-Клод Трише покинул свой пост, у руля ЕЦБ
больше французов не осталось; есть, правда, один – это европейский
комиссар по внутренней торговле Мишель Барнье, но его политический вес
не столь велик.
Даже немецкие политики надеются, что все это
временно, и как только все утрясется и сформируются новые структуры ЕС,
для Германии не будет никакой необходимости столь явно подчеркивать свою
значимость. Что ж, мечта красивая. Правда, кризис еврозоны еще далек от
завершения, и не совсем понятно, какие новые структуры ЕС появятся
после его окончания; кроме того, не совсем ясно, ослабят ли они или
наоборот укрепят мощь Германии.
В результате всем продолжает
заправлять Германия: она подписывает чеки, принуждает к соблюдению
правил и их формированию. И такая ситуация опасна не только для Европы,
но и, в конечном счете, для самой Германии.